Мы с сестрой деревенские, я осталась в селе, а она вышла замуж за городского. Первым делом Люба привезла знакомить своего мужа Вадима. Мы с Гришей встретили их очень радушно. Стол ломился от угощений, Гриша с Вадиком основательно погудели. На прощание Люба сказала: теперь ждем ответный визит! Но так получилось, что Григорий был занят на посевной, а мне срочно понадобилось в город.
Я заранее предупредила Любу, что приеду. Она спросила: во сколько? Я объяснила: мне сначала по рынкам надо пробежать, кое-чем закупиться, потом в оптику хочу заехать, а после детям купить подарки. Думаю, к восьми вечера управлюсь, и к вам. Сестра сказала: да, конечно, будем ждать. Я сказала: я к чаю что-нибудь прикуплю, не беспокойтесь. Твое любимое печенье-орешки, например. Люба засмеялась: да ладно, не надо, зачем?
Я ехала в город с прекрасным настроением. Сделала все, что запланировала. Купила мужу сменные ножи для электробритвы, комплекты постельного белья, очки себе новые, и деткам книжки-раскраски и игрушечные машинки. Конечно, у меня получилась огромная куча сумок. И вот с этими сумками я поехала к Вадимам. У нас так в деревне принято говорить. Мы, значит, Григории. По фамилии у нас людей не называют, потому что много однофамильцев.
Тащу я свой скарб, с автобуса на автобус прыгаю. Мечтаю, что завтра утром зять отвезет меня на автовокзал на своей иномарке. Я и для них подарки приготовила: Любе килограмм печенья, Вадиму – набор стелек для ботинок. Вот, думаю, они обрадуются. Любаша с детства эти печеньки любит, а Вадим разве сам себе стельки когда-нибудь купит? А тут свояченица подсуетилась.
Добралась я до дома Вадимов аккурат в восемь вечера. Вверх глянула – на четвертом этаже свет горит. Еле подъезд, а потом в лифт втиснулась. Хорошо, что домофон у них неисправный. Поднимаюсь, ага, вот она дверь. Звоню. Тишина. Снова звоню. Никто не отвечает. Я к двери прильнула, слушаю. Такое ощущение, что в квартире телевизор работает. Что делать? Двадцать минут уже стою под дверью. На телефон Любе и звонила, и писала. Никто трубку не берет и сообщений не читает.
Решила я сумки в подъезде оставить и выйти снова на улицу. Думаю, покричу, должны на четвертом услышать. Уснули они там, что ли? Вышла, а уже поздно, кричать неудобно. Гляжу, а свет в окнах погас. Ничего себе! Думаю, может они проснулись, меня услышали и вниз спускаются? Побежала в подъезд. Там никого. Девять моих сумок стоят целехоньки.
Села прямо на кафель и загрустила. Я же Любу предупредила, почему они меня не предупредили, что уйдут? Сидела я так, сидела и уснула. Проснулась, а на часах двенадцать ночи. Что-то мне жутко стало в подъезде, я взяла сумки и вниз пошла. Хорошо, на улице не очень холодно. Возле Любкиного подъезда скамейки нет, я у соседнего парадного села.
То прилягу на скамейку, а пакет под голову, то сяду снова. Спина начала ныть. Потом все-таки пристроилась кое-как, да так на скамейке и уснула. Разбудил меня дворник: чего, говорит, бабушка, лежишь? Я отвечаю: какая я тебе бабушка, нехристь? Он смеется. А я гляжу: из соседнего подъезда Вадим выходит. В нашу сторону не глянул, к машине пошел. Через пять минут Люба. Села в машину. Уехали.
Я прямо в шоке. Как так? Выходит, они все слышали? Как я стучалась, звонила. Наблюдали, наверно, из окна, как я по двору прогуливаюсь. Неужели они все это время были дома? Сижу на скамейке, от тяжких дум встать не могу. Вдруг телефон звонит. Люба.
Сестренка, ты где? – спрашивает. Я говорю: на вокзале уже. – Ой, прости нас, прости, вчера срочно надо было уехать. Вадима мама приболела. Мы в десять часов вечера сорвались и умчались. Я такая думаю: я с восьми у вашей двери караулила. Но ничего Любе не сказала. Говорю: ничего страшного, в следующий раз заеду. Люба в трубку: Вадим так жалеет, что вы не увиделись! Я ничего не ответила, отключилась.
Поплелась на автобус. Всю дорогу к деревне ехала и думала, рассказать Гришке или нет? Если рассказать, какого же мнения он о моей сестре будет? А я сама какого мнения? Неужели я до сих пор верю, что сестра меня любит? До того любит, что ночевать не пустила и потом нагло врала.