5 русских произведений, которые вдохновляют иностранных писателей

За что любят стихи Бродского и Евтушенко, почему выбирают не самый очевидный роман Достоевского и что думают об Анне Карениной.

Мэри Гейтскилл: «Анна Каренина» Льва Толстого

Мэри Гейтскилл — американская писательница; в ее произведениях, как правило, центральное место занимают героини, которые пытаются преодолеть внутренний конфликт.

Ее книги затрагивают многие табуированные темы, включая проституцию, наркозависимость и садомазохизм. По рассказу Гейтскилл «Секретарша» в 2001 году был снят одноименный фильм с Мэгги Джилленхол в главной роли. Гейтскилл считает, что всего одна сцена может полностью перевернуть представление читателя о герое — один из самых ярких примеров можно найти в романе Льва Толстого «Анна Каренина».

Одна сцена в «Анне Карениной» была настолько красивой и продуманной, что я даже встала, пока читала ее. Мне пришлось отложить книгу, так я была удивлена, и в моих глазах роман поднялся на совершенно новый уровень.

Анна сказала своему мужу, Каренину, что любит другого мужчину и спит с ним. Вы уже привыкли воспринимать Каренина как слишком гордого, но довольно жалкого героя: он высокомерный, непреклонный человек. Он старше Анны, он лысеет, он говорит несуразно визгливым голосом. Он настроен против Анны. Она ему совершенно отвратительна после того, как забеременела от своего любовника Вронского. Но сначала у вас появляется впечатление, что больше всего в этой ситуации ущемлена его гордость, и это делает его несимпатичным персонажем.

Затем он получает телеграмму от Анны: «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее». Сначала он думает, что это обман. Он не хочет ехать. Но потом он понимает, что это слишком жестоко и что все его осудят, — он должен. И он едет.

Когда он входит в дом, где лежит умирающая Анна в бреду горячки, он думает: если ее болезнь есть обман, то он промолчит и уедет. Если она действительно больна, при смерти и желает его видеть пред смертью, то он простит ее, если застанет в живых, и отдаст последний долг, если приедет слишком поздно.

Даже в этот момент он кажется крайне непреклонным. Мы думаем, что ничто не рассеет невозмутимость этого человека. Но когда он видит, что Анна жива, он чувствует, как сильно надеялся, что она уже умрет, хотя понимание этого и шокирует его.

Потом он слышит ее лепет. И ее слова неожиданны: она говорит о том, как он добр. Что, конечно, она знает, что он ее простит. Когда она наконец видит его, она смотрит на него с такой любовью, какой он до сих пор не знал, и говорит:

«…во мне есть другая, я ее боюсь — она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде. Та не я. Теперь я настоящая, я вся».

Анна говорит о решениях, которые она принимала, в третьем лице — как будто Каренина предал кто-то еще. И кажется, что тут она изменилась, как будто стала другим человеком. Меня это так удивило. Идея Толстого в том, что в нас может быть одновременно два человека, а может и больше. И дело не только в Анне. Пока она рассказывает Каренину о том, как любит его, умоляя о прощении, он сам тоже меняется. Человек, который, как нам казалось, все время будет несгибаемым и скучным, оказывается, имеет и совершенно другую сторону.

В романе показывалось, что он всегда ненавидел то беспокойство, которое вызывали в нем чужие слезы и грусть. Но когда он мучается от этого ощущения при словах Анны, он наконец понимает, что сочувствие, которое он испытывает к другим людям, — это не слабость. Впервые он воспринимает эту реакцию с радостью; любовь и прощение совершенно ошеломляют его. Он встает на колени и начинает плакать в объятиях Анны, она поддерживает его и обнимает его лысеющую голову. Качество, которое он ненавидел, — это и есть его суть, и понимание этого приносит ему мир. Вы верите этому полному перевороту, вы верите в то, что на самом деле эти люди именно такие. Мне кажется странным, что герои сильнее всего кажутся собой именно в те моменты, когда ведут себя так, как никогда раньше. Я не совсем понимаю, как такое может быть, но удивительно, что это работает.

Но затем этот момент проходит. Анна больше не говорит о «другой», которая есть в ней. Сначала я была разочарована, но потом подумала: нет, так еще реалистичней. То, что делает Толстой, даже лучше, потому что более правдиво. Мы испытываем большее чувство потери, зная, что что-то больше не повторится.

В этой сцене я во многом увидела суть книги. Все говорят, что «Анна Каренина» — о страсти, которая идет против общества, но я думаю, что гораздо сильнее как раз противоположное, а именно то, как силы общества ограничивают самовыражение личности.

Стивен Бартельм: «Дама с собачкой» Антона Чехова

Стивен Бартельм — американский автор рассказов и эссе, которые публиковались в таких изданиях как The New Yorker, The New York Times и The Atlantic. Несколько раз работал в соавторстве со своими братьями: Дональдом (умер в 1989 году) и Фредериком. Например, вместе с Фредериком Стивен написал «Ставки удвоены: Размышления об азартной игре и потере» — невыдуманную историю о том, как они проиграли в карты все свое наследство. Сейчас Бартельм преподает в Университете Южного Миссисипи.

Сильное впечатление на него произвел рассказ Антона Чехова «Дама с собачкой». Это произведение заставило его задуматься о том, что писателю следует принимать мир во всем его несовершенстве.

Как отмечали многие более именитые, чем я, писатели, «Дама с собачкой» — потрясающий рассказ, полный запоминающихся деталей. Меня в нем восхищают те же моменты, что и Набокова: например, сцена, когда после секса Гуров режет арбуз под театральные рыдания героини об утрате добродетели, или чернильница в виде всадника с отбитой головой в провинциальной гостинице.

Но больше всего мне запомнился пассаж ближе к концу, когда бывший донжуан размышляет о приближающейся старости и о женщинах, которых он знал:

«За что она его любит так? Он всегда казался женщинам не тем, кем был, и любили в нем не его самого, а человека, которого создавало их воображение и которого они в своей жизни жадно искали; и потом, когда замечали свою ошибку, то все-таки любили»

Это удивительный момент, но все же лучшие современные писатели тоже способны на такое: вдумчивый и свободомыслящий автор может заметить подобную психологическую иронию и признать ее ценность для читателя.

Но именно благодаря финалу — «…и потом, когда замечали свою ошибку, то все-таки любили» — этот пассаж близок к совершенству; такой поворот под силу единицам (скажем, Элис Манро). Чехову все равно, что замечание его героя нелогично и неразумно. Ему все равно, хороша ли эта мысль или дурна, его интересует лишь то, что люди думают именно так — и это восхитительно. Это то, что поэт Чарльз Симик назвал правильным предметом поэзии: «Удивление тому, что прямо перед тобой. Изумление перед миром». Нравственные убеждения большинства писателей мешают им увидеть это, и даже если они увидят, большинству из них не хватит выдержки, не хватит любви к миру, чтобы признать, что существующий порядок вещей в некотором роде идеален. Вот что, по моему мнению, так восхитительно в Чехове.

Кэтрин Харрисон: «Любовь» Иосифа Бродского

Кэтрин Харрисон — американская писательница, наибольшую (и довольно скандальную) известность которой принесли ее мемуары «Поцелуй». В них она рассказывает об интимных отношениях с собственным отцом, которые длились четыре года. Книга была принята неоднозначно: некоторые критики, например, отмечали, что она «отталкивающая, но написана прекрасно». Также Харрисон преподает в Хантерском колледже Городского университета Нью-Йорка. По мнению Харрисон, стихотворение Иосифа Бродского «Любовь» помогает нам понять суть писательского труда: творцу нужно меньше думать и больше прислушиваться к бессознательному.

«Любовь» Иосифа Бродского — это стихотворение, в котором герою снится умершая возлюбленная. Во сне воскрешаются утраченные возможности — мысли о том, что они занимаются любовью, заводят детей и живут вместе. В конце стихотворения автор подчеркивает идею верности, которая выходит за рамки земной жизни, в сферу вне сознания, нематериальную, не постижимую умом. Можно сказать, что это сфера мистического или невыразимого. Как ее ни называй, но я в нее верю.

Через все стихотворение Бродский проносит противопоставление света и тьмы. В темноте воспоминания о женщине из сна поглощают рассказчика настолько, что она кажется реальной. Когда он включает свет, она испаряется:

…И бредя к окну, я знал, что оставлял тебя одну там, в темноте, во сне, где терпеливо ждала ты, и не ставила в вину, когда я возвращался, перерыва умышленного.

Многие процессы протекают именно в царстве тьмы. В подсознании, во сне, даже, на некотором уровне, при общении с другими людьми без слов. Под тьмой я не имею в виду темноту как отсутствие света. Я имею в виду ту часть жизни, которую нельзя понять с помощью сознания или анализа.

Суть стихотворения заключается в строке:

Ибо в темноте — там длится то, что сорвалось при свете

Я думаю, Бродский подразумевает, что свет может исправить что-то в материальном мире, но для него существуют ограничения. Например, медицина может излечить при свете. Но если болен дух, то и жизни нет. И иногда нет иного способа восстановить утраченное, кроме как с помощью мечты и воображения.

Эта строка также определяет творческий процесс писателя — по крайней мере, как я его вижу. Для меня писательство — это занятие, которое требует умственной работы, но его также питает бессознательное. Мое творчество направляется нуждами моего бессознательного. И с помощью этого темного, неясного процесса я способна восстановить то, что иначе было бы утеряно. Например, в романе я могу восстановить утраченные голоса — обычно женские — и дать слово тем, кого заставляли молчать.

Сейчас я преподаю писательское мастерство. Забавно, но раньше я бы и представить не могла, что чаще всего буду повторять своим ученикам: «Пожалуйста, перестаньте думать». Люди действительно пишут лучше, когда не думают, то есть не прислушиваются к голосу своего сознания.

Руперт Томсон: «Станция Зима» Евгения Евтушенко

Руперт Томсон — английский литератор, автор девяти романов. Его часто сравнивают с такими не похожими друг на друга писателями, как Франц Кафка, Габриэль Гарсиа Маркес, Чарльз Диккенс и Джеймс Баллард. Критик Джеймс Вуд назвал его «одним из самых странных и освежающе неанглийских голосов современной художественной литературы». Его роман «Оскорбление» вошел в список 100 любимых книг Дэвида Боуи.

Руперт Томсон в своей работе часто вдохновляется поэмой Евгения Евтушенко «Станция Зима». Этот необыкновенный интерес он объясняет, в частности, своей биографией. Томсон вырос в маленьком городке, из которого ему не терпелось уехать. Он мечтал стать поэтом и часто забегал в книжный магазин. Однажды там ему попался сборник Евтушенко, который, в свою очередь, провел детство в маленьком сибирском городке. Поиск дороги в большой мир сделал русского поэта понятным и близким юному Томсону.

Поэма Евтушенко «Станция Зима» рассказывает о том, как герой покидает свою малую родину и затем возвращается. Он опубликовал ее в 1956 году, тогда ему было 23. К этому моменту он уже провел много лет вдали от Зимы, его жизнь совершенно изменилась: он жил в Москве, общался с творческими людьми, учился писать. В поэме Евтушенко представляет, что возвращается домой совершенно другим человеком, разговаривает с родными и знакомыми, стараясь примирить юность и взрослую жизнь, сельский уклад и свое новое окружение.

В конце стихотворения станция Зима — местная железнодорожная станция — сама обращается к поэту, в ее словах слышится мудрость старшего поколения. Мне нравится, как станция просит героя покинуть дом и идти к неизведанным, неясным горизонтам:

...Ты не горюй, сынок, что не ответил на тот вопрос, что задан был тебе. Ты потерпи, ты вглядывайся, слушай, ищи, ищи. Пройди весь белый свет. Да, правда хорошо, а счастье лучше, но все-таки без правды счастья нет. Иди по свету с гордой головою, чтоб все вперед - и сердце и глаза, а по лицу - хлестанье мокрой хвои, и на ресницах - слезы и гроза. Люби людей, и в людях разберешься. Ты помни: у меня ты на виду. А трудно будет ты ко мне вернешься… Иди!» И я пошел. И я иду.

Здесь так много замечательных советов на тему счастья, любви, путешествий, людей — тут практически все, о чем следует думать, и всего в нескольких коротких строчках. Меня всегда поражало, с каким великодушием ожившая станция Зима просит поэта покинуть ее. Когда она говорит о необходимости оставить свои истоки, свои корни и двигаться вперед, ее слова напоминают слова идеального родителя — в том плане, что родитель, который действительно любит своего ребенка, отпустит его, сделает все возможное, чтобы он уехал, в то время как неуверенный в себе человек ради собственного блага заставит свое дитя остаться. «А трудно будет, ты ко мне вернешься, — говорит станция, заклиная его уехать и посмотреть мир за порогом отчего дома. — Иди!» В этой позиции есть зрелость и бескорыстие. Станция Зима заботится лишь о судьбе поэта и думает о том, что для него лучше.

Поэма призывает нас двигаться в неизведанное — прочь из дома, от себя к другим. Это призыв выйти из зоны комфорта, географически и психологически, и исследовать новые места, которые могут напугать, удивить или испытать нас на прочность. Эта идея применима и к моим мыслям о писательстве и искусстве.

Аля Аль-Асуани: «Записки из Мертвого дома» Федора Достоевского

Аля Аль-Асуани — один из главных современных египетских писателей, его роман «Дом Якобяна» считается самым громким арабским романом ХХI века: он переведен на 34 языка, в том числе на русский. Несмотря на популярность своих произведений, Аль-Асуани не бросает и свою постоянную работу: он практикующий стоматолог. Также он активно участвует в политической жизни Египта. Знаковым произведением для него стали «Записки из Мертвого дома» Федора Достоевского. По словам Аль-Асуани, эта книга учит читателя понимать людей, а не судить, и не делить мир на черное и белое.

В «Записках из Мертвого дома» Достоевский рассказывает о том, как четыре года прожил на каторге в Сибири. Это было настоящей мукой, а поскольку он происходил из благородной семьи, другие арестанты всегда чувствовали себя неловко в его компании. В то время в России каторжников разрешалось пороть, и Достоевский описывает это наказание с большим чувством. В конечном счете именно благодаря этой книге император отменил порку, так что произведение сыграло важную роль в развитии российского общества.

В романе есть сцена, где умирает молодой арестант. В это время стоящий рядом каторжник начинает плакать. Нельзя забывать о том, что это люди, которые совершили страшные преступления. Автор описывает, как унтер-офицер с недоумением смотрит на него. И тогда он говорит:

«Тоже ведь мать была!»

«Тоже» играет важную роль в этом предложении. Этот человек совершал преступления. Он не приносил пользы обществу. Дела его были ужасны. Но он тоже человек. У него тоже была мать, как и у всех нас. Для меня роль литературы заключается в этом самом «тоже». Это значит, что мы поймем, мы простим, мы не осудим. Мы должны помнить, что люди по сути своей не плохи, но они могут совершать дурные поступки при определенных обстоятельствах.

Например, неверность супруга мы обычно считаем чем-то плохим. Но существует два шедевральных романа, которые отказываются осуждать такое поведение: «Анна Каренина» и «Мадам Бовари». Авторы этих произведений стараются объяснить нам, почему героини изменили мужьям. Мы не судим их, мы пытаемся понять их слабости и ошибки. Книга — это не средство осуждения, это средство понимания человека.

Соответственно, если вы фанатик, то никогда не сможете оценить литературу по достоинству. И если вы цените литературу, то никогда не станете фанатиком. Фанатизм делит мир на черное и белое: люди бывают либо хорошими, либо плохими. Они либо с нами, либо против нас. Литература — полная противоположность такому мировоззрению. Она представляет перед нами широкий спектр человеческих возможностей.

Она учит нас чувствовать чужую боль. Когда вы читаете хороший роман, то забываете о национальности героя. Вы забываете о его религии. О его цвете кожи. Вы просто видите человека. Вы понимаете, что это человек — такой же, как и вы. Поэтому благодаря книгам люди могут стать лучше.опубликовано econet.ru