2068
5
«Оптимистка!» — то ли с завистью, то ли с восхищением говорили о ней в доме престарелых. Давление за 200, а она все шутит. Персонал, уверена Мария Федоровна, ее любил. А со старшей медсестрой они до сих пор перезваниваются. Та все спрашивает: «Федоровна, ты собираешься к нам?» «Боже упаси!» — смеется Федоровна в ответ.
В «стардом» — так баба Маня называет дом престарелых — она решила уйти сама в 2019 году. Стало подводить здоровье. Скакало давление — еле выкарабкалась после гипертонического криза и решила, что жить ей осталось недолго, несколько месяцев. Пора сдаваться. Потом оказалось, что чуть не загубила себя сама. Топила печку обломками старых ДСП, которые при горении выделяют токсичные вещества и углекислый газ. Из первого дома престарелых, в который ее направили, сбежала утром следующего дня. Во втором продержалась семь месяцев.
Про Марию Федоровну я узнала от волонтеров, взявшихся обустроить быт одинокой старушки в неуютном доме на окраине поселка под Рославлем.
«Такие дела» навестили Марию Федоровну в ее новом имении и узнали, как бабушка с характером решилась на такой смелый шаг — в 80 лет в одиночку начать жизнь на новом месте.
Заколдованная Смоленщина
Мария Федоровна встречает меня на пороге нового дома. Стоит, опершись на палочку, как сошедшая с экрана сказительница из фильмов-сказок Александра Роу. Характерный прищур, напевная речь. Правда, сюжет ее жизни переплюнет любые сказки. Все потрясения ХХ века пронеслись табуном по ее судьбе. Коллективизация, война, реформы колхозов, перестройка, новый век. Бесконечный труд на износ, лишения и бедность.
«Я кровная смоленская дура, — грустно смеется Мария Федоровна. — Помотало меня по стране. Но теперь уж я здесь до конца».
Маня родилась в 1940 году в селе Пржевальское Смоленской области. В большой крестьянской семье. Последыш, самая младшая, седьмая. Мама — доярка. Отец — кузнец. Хозяйство, огород. Привычный уклад разрушила война. Отец погиб почти сразу. Помогал перевозить раненых и попал под бомбежку. В середине июля 1941 года в Пржевальском уже хозяйничали фашисты. Матвеевы еле успели эвакуироваться. Семью отправили теплушками через всю страну за Новосибирск. Жили плохо, голодно, холодно, в бараках. Мама ходила в колхоз за три километра доить коров. Сельской неграмотной женщине прижиться в незнакомом месте было трудно. Как только стало можно, сразу повезла всех обратно на Смоленщину. Но на месте родного дома их встретило пепелище. Село сожгли дотла. Только почерневшие остовы печей и разрушенные фундаменты напоминали о том, что на берегу озера еще несколько лет назад была жизнь.
Мария Федоровна. Чаепитие
Поселились в колхозе в соседнем районе. Восстанавливая документы, мама младшей Мане выправила новую метрику и убавила два года, чтобы подольше получать детское пособие. В послевоенные годы, помнит Мария Федоровна, на детей до восьми лет давали 40 рублей. Ртов у матери было много, всех накормить, одеть, обуть — каждая копейка на счету.
Эти украденные два года сейчас для Марии Федоровны боль. Она утирает морщинистой рукой слезы и говорит, что уже в этом году могла бы получить существенную прибавку к пенсии. Почти пять тысяч добавляет государство всем, кто достиг 80 лет. Но ей прибавки ждать еще полтора года.
Я спрашиваю, какой у нее стаж. Она пожимает плечами — кто ж его в колхозе считал тогда? Трудодни палочками учитывали. А работать Маня начала рано. В 14 лет бросила школу. С мужиками ходила на сенокос. Ездила на быках. Школу так и не окончила. Потом возможности учиться не было.
У совсем еще юной Марии на руках оказалась старшая сестра, ставшая инвалидом в 16 лет. Колхозное начальство отправило сестру, совсем девочку, работать на лесозаготовки. В первый же выход та рванула с земли здоровую лесину, охнула, села и встать не смогла. Надорвалась. Кое-как ее довели до дома и оставили. До врача 18 километров. Старшие братья и сестры уже разъехались. Мама все чаще хворала. Заботы о сестре упали на Маню. 40 лет она ее выхаживала, возила по врачам, добивалась операции. Работала за двоих. Пошла по стопам мамы — в доярки. Брала сразу две группы коров. Одну — за себя, вторую — за сестру. Управлялась и с огородом. Подрабатывала почтальоном. Крутилась, как могла.
Любовь зла
В 1965 году советское правительство в очередной раз позаботилось о крестьянах — решило селения укрупнять. Деревню, где жили Матвеевы, приговорили к сносу. Мнения жителей никто не спросил. Их в приказном порядке переселяли в наспех сколоченные неутепленные бараки на новом месте. Условия жизни там были хуже, чем у колхозных поросят.
Двадцатипятилетняя Мария стала к тому моменту передовой дояркой-рекордсменкой. И могла, по ее словам, «строить» местное начальство и ставить условия. Пошла в районную администрацию ругаться, что нельзя так издеваться над людьми. Толку не добилась, но они с сестрой получили разрешение уехать. Старший брат позвал к себе на Урал, в Курганскую область. А спустя несколько лет эксперимент с укрупнением деревень признали неэффективным. И по бумагам все вернули как было. На Урале Маня с сестрой тоже продержались недолго. Сестре стало хуже, курганские медики вынесли вердикт, что климат и воздух ей не подходят.
«Я сестру в охапку — и обратно на Смоленщину», — неспешно описывает свои скитания Мария Федоровна. Такую доярку любой колхоз с руками отрывал. Но только и тут обещания хорошего служебного жилья оказывались сотрясением воздуха. В очередной казенной избе зимой приходилось спать в шапке и валенках. Сестры сговорились еще с двумя семьями махнуть на работу в Ленинградскую область. Там, по слухам, условия были лучше. «Я молодая была, работать умела, меня в любом месте взяли б, хоть я и неграмотная».
Подсолнухи Мария Федоровна сажает как опору для фасоли. Говорит, что так всегда делала ее мама
В селе Ушаки, под Тосно, с Маней приключилась любовь. «Там я нашла себе хорошего алкаша, — иронизирует Мария Федоровна над попыткой создать семью. — Пришел поддатый на свидание. Я говорю: с таким встречаться не буду». Жених обещал не пить. И несколько месяцев мужественно держался. Марья присмотрелась. Вроде неплохой, работящий. Ему 35, ей уже 28 — солидный возраст. «Ну и вышла я за него замуж. А он прямо там, где регистрировались, насосался самогона. Пил, как незнамо что. Как получка — отмечал. Лежит. Мама его бежит за ним с саночками и везет домой отсыпаться. Прибегает ко мне один раз: Манька, пойдем, в канаве валяется, я одна не вытяну. Отвечаю: кто поил, тот пусть и вытягивает. — Ну замерзнет же. — На могилу схожу. Или я, или бутылка».
Как-то Мария Федоровна вернулась раньше домой и увидела, что муж ударил ее сестру. «Я как табуретку схватила, хлестнула его, месяц рука висела». На этом семейная жизнь закончилась. Мужа выгнала. Он ходил, канючил, просился обратно. А потом в сердцах выпалил, что живой Маньку не оставит. В угрозы она поверила сразу. Пошла к председателю колхоза просить машину. И вернулась на Смоленщину.
Устроилась на фанерный завод. На скопленные деньги купила наконец собственную избу. А голодные 90-е встретила уже ткачихой на комбинате. Вместо зарплаты раз в месяц выдавали пять метров ткани. Выручал огород. Мария Федоровна говорит, что ковырялась на своих сотках, как червяк. Зелень и лук продавала через знакомую на рынке. Только так и выживали. Сестра умерла в конце 90-х. С тех пор Мария Федоровна одна. Все старшие братья и сестры уже на том свете. Племянникам, разбросанным по стране, старая тетка не нужна.
Не стерпелось
Весной 2019 года Марию Федоровну замучила гипертония: в глазах темнеет, голова кружится. Давление зашкаливало за 200. Спасла соцработница — перелезла через забор, увидела сникшую краснолицую бабушку и вызвала скорую. Инсульта удалось избежать, но Мария Федоровна решила, что конец уже близок. И решительно сообщила в соцзащиту, что хочет переехать в дом престарелых. Полагала, что умирать.
Продала дом. Собрала вещи, какие разрешили взять с собой, и поехала. «В первом доме престарелых со мной обошлись как с поросенком», — морщится Мария Федоровна. Диалог с дежурной санитаркой она разыгрывает для меня в лицах. Как ей подталкивали грязный таз с едва теплой водой, чтобы помылась, — «я дома в таком даже ноги не мою». А вместо полотенца дали тряпку. И грозно потребовали раздеваться. «Санитарка дверь нараспашку открыла и сидит наблюдает. Страшно, думаю, вдруг придет и силой разденет. Обдалась водой немного. На мокрое тело халатик свой надела», — вспоминает она неприятный эпизод. А потом отвели к комнате, указали на кровать со словами «вон твое место, иди садись». Молча, как мебели, сделали укол, поставили тарелку с ложкой каши-размазни. «Стою у окна, слезы катятся, думаю: что же дальше будет, как я тут выживу? Хуже ж, чем с собакой, обращаются». А когда ночью она вышла с кружкой к бойлеру за водой, разбуженная шагами санитарка гаркнула: «А ну марш на место». Едва дождавшись утра, Мария Федоровна бросилась звонить в соцзащиту: «Забирайте меня срочно отсюда, а то я уйду пешком. Я здесь не останусь. Нельзя же к людям как к мусору относиться».
Мария Федоровна
Во втором доме престарелых условия жизни и отношение были получше. Мария Федоровна даже подумала: вдруг выдержит и приживется? Поход в «стардом» оказался для нее не про смерть, а про жизнь. Умирать резко расхотелось.
«Там люди живут годами, и дай им бог здоровья, но я там жить не смогла бы со своим характером. Характер у меня мягкий, но временами жесткий, — смеется баба Маня. — Я привыкла сама распоряжаться своей жизнью. В доме престарелых становилось только хуже. Я задыхалась, мне не хватало кислорода. Лекарства там все равно надо самим покупать. Бесплатно дают только самое простое, копеечное. Кормят скудно. Про что ни спросишь — на все отвечали, что пожилым такое есть нельзя — диета». Мария Федоровна поначалу удивлялась, почему все ходят по стеночке, маленькими шажочками, потом, говорит, почувствовала, что сама слабеть стала. Начала ходить в магазин, покупала себе сметану, помидоры, мясо. Сама заклеивала окна, чтобы не дуло. Продержалась в таком режиме семь месяцев. Из них четыре строила планы побега и подыскивала дом, куда переберется жить.
Директор отговаривал: куда ты собралась, в твои-то годы! А она уезжала легко, подбадривала тех, кто плакал, обещала, как обживется, позвать в гости. Устроить выездной «стардом» на дому. Но новая жизнь тут же щелкнула беглянку по носу.
Приезжайте, научу
Баба Маня зовет на кухню пить чай с медом и пряниками. Греет в ковшике воду на печке. Ходит она медленно — ноги болят, пухнут. Носить может только теплые самосшитые бурки. Но говорит, как перебралась обратно в привычные условия, чувствовать себя сразу стала лучше и таблетки большими горстями пить перестала. Окидывает довольным взглядом свои хоромы и выдыхает: «Вы не представляете, что здесь было, когда я въехала».
Эту художественную поленницу в виде стога Мария Федоровна сложила сама
На свободу Мария Федоровна вырвалась в конце февраля 2020 года. Дома престарелых в Смоленской области друг за другом уходили на жесткий карантин из-за массовых случаев заражения коронавирусом. Все накопления и «гробовые» — 300 тысяч рублей — она отдала риелтору, и ей купили дом в поселке в окрестностях Рославля. По рассказам все ей нравилось. Красивый участок с яблонями. Колодец близко. Места в доме достаточно: сени, кухня, комната. Много окон и света. Живьем она этот дом увидела, когда сделка уже совершилась. Увидела и ахнула. Дом на окраине оказался в ужасном состоянии. Шок, слезы. До магазинов далеко. Грязно, черные закопченные стены, обитые картонными коробками, черный потолок, печка дымит, внутри стоит запах гари.
Из мебели — только старый продавленный узкий диван. Прежний хозяин в печке коптил кур и использовал дом как бытовку в приусадебном хозяйстве. Сам жил в городской квартире. Мария Федоровна рассказывает, как всю ночь проревела от мыслей, как же она будет жить в таком хлеву. Только деваться уже было некуда.
Кровать, новое шерстяное одеяло и большую подушку летом привезли волонтеры. Первые месяцы Мария Федоровна ютилась на старом продавленном диване
Вещей у нее был минимум: швейная машинка, две подушки, одеяло, три кофты, калоши, валенки, трое бурок. Остальное пришлось со слезами бросить в своем доме при продаже. В дом престарелых разрешили взять с собой только две сумки. Деньги к тому моменту совсем закончились, даже десять тысяч пришлось взять в долг. Копила всю жизнь на старость и вот так спустила. Даже на еду не осталось. Прежний хозяин дома отсыпал ей ведро картошки, дал немного яиц. Новая соседка принесла меду. Мария Федоровна наварила картошки с маслом, задумчиво похрустела соленым огурцом. Вздохнула. Из закромов сумки достала веселую новогоднюю открытку. В декабре в дом престарелых поздравить одиноких стариков с Новым годом приезжали из Москвы волонтеры фонда «Старость в радость». У Марии Федоровны осталась открытка от волонтера Оксаны с обратным адресом. Она собралась с духом и написала письмо. Рассказала про свое бытье, про хибару, в которой не выжить, попросила помощи и совета.
Летом у дома остановилась груженая «Газель». Сотрудники фонда «Вознеси сердце», узнав от волонтеров историю Марии Федоровны, закупили и привезли все необходимое, чтобы выручить бабушку из беды. Общими усилиями страшную хибарку подремонтировали, потолки покрасили, стены оклеили веселыми цветочными обоями, починили печку, провели новую проводку, привезли холодильник, кровать, шкаф, постельное белье, теплое одеяло, новые подушки. «Не знаю, что бы я делала без девчат, — качает головой Мария Федоровна. — На пенсию в десять тысяч ремонта не справить! Обои эти Валя из соцзащиты выбирала и сама клеила. Мне нравится», — довольно улыбается хозяйка.
Мария ФедоровнаФото
В доме совсем тихо. Я спрашиваю, не скучно ли ей без телевизора. «Нет-нет, — отмахивается баба Маня. — Был у меня когда-то телевизор маленький. Но я от него избавилась. Нечего там смотреть. Вот по радио скучаю. Газеты люблю читать. А кроссворды не умею». Ее постоянные спутники на стуле возле диванчика — тонометр, блокнот с ручкой, таблетки, газета и простенький кнопочный телефон. «Мой друг», — говорит про мобильник Мария Федоровна.
Она воспряла духом вместе с ожившим и посветлевшим домом. Уже строит грандиозные планы на новую весну. На подоконнике полным ходом идет подготовка к следующей посевной. Сушатся тыквенные семечки и семена помидоров. По помидорам Мария Федоровна большой спец. Раньше выращивала больше десяти сортов у себя в теплице. В планах — разбить огород и на новом месте. А главное — накопить к весне на новую ярцевскую теплицу. «Немного очухаюсь и буду снова копить. Экономить я умею. Это меня с детства мама научила: чтобы не бедствовать, покупать всегда продукты сразу на месяц и больше не тратить. Так денежки потихоньку и соберутся, — баба Маня, хитренько улыбаясь, дает мне урок бережливости. — Не умеете так? Приезжайте, научу!»
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?