Дед уехал в санаторий и прислал телеграмму — «Я к тебе не вернусь, буду с Галей жить». Бабушка не поверила своему счастью

Бабушка Маришки — Нина Николаевна, осталась в её памяти доброй, ласковой и понимающей бабулей. Деда она помнила смутно, обрывки детских воспоминаний сохранили только резкий и неприятный запах самосада, пота и грубый, властный тон голоса. Бабуля отзывалась о нем очень плохо, и поколачивал он её, и обижал за просто так почти каждый день.

Работал дед на железной дороге, каждый день вместе с напарником они обходили несколько километров железнодорожных путей, выявляя неисправности, исправляя их на месте, если это было возможно, а если нет, то сообщали ремонтной бригаде, где именно находится неисправность. Работа была тяжела тем, что нужно было ходить затемно в любую погоду, что сильно сказывалось на здоровье. В те времена государство бесплатно предоставляло путевки в лечебницы и санатории, деду тоже несколько раз предлагали, но он каждый раз отказывался.

Зимой у него сильно заболело травмированное колено, врач выписал лечение и настоятельно рекомендовал поехать в санаторий, подлечиться. Дед врачей немного боялся и безмерно уважал, поэтому поехал в лечебницу безропотно, прихватив собранный бабушкой объемный коричневый чемодан с пластмассовой, черной ручкой.

Бабушка была рада — три недели свободы от муженька! Она нажарила большую миску семечек, вышла на улицу и угощала всех соседок, делясь своим радостью. Три недели без вонючего дыма, упреков, тычков и вылитого в помойную яму супа, за то, что укропа в нем слишком много или мало.

Через две недели почтальонка принесла Нине Николаевне телеграмму, которая гласила: «Я к тебе не вернусь, буду с Галей жить». Бабушка прочитала несколько раз эту фразу, не веря своим глазам, потом бухнулась на коленки и громко сказала: «Господи, да за что же ты послал мне это счастье!?» Радости её не было предела. Первым делом она собрала все дедовы рубашки и брюки, которые ей приходилось утюжить каждый день. Сверху она уложила все его документы и вытащила собранные узелки и чемоданы в сарай — чтобы даже духа деда в доме не было.

Когда закончился дедов отпуск, он появился в доме, уладил все дела с переводом на работе, выписался из дома и ушел навсегда, забрав вещи и сберегательную книжку, не удостоив бабушку объяснениями. Впрочем, она их и не требовала, боялась, что тот передумает и останется.

Вместе с дочерью в выходной они отправились покупать обои, дед обои клеить не разрешал, и в доме были только беленые побелкой стены. Вместе с обоями купили и ткань для занавесок, бабушка достала швейную машинку и, напевая, шила длинные занавески, о которых она давно мечтала, да дед не разрешал вешать, предпочитая короткие занавески на веревке, закрывающие только часть окна. Бабушка терпеть их не могла и называла «портянки».

Мотыгой в огороде она порубила молодой самосад, а на его месте посадила молодые усики клубники. Также безжалостно была выкорчевана почти вся колючая малина, дед признавал только эту ягоду, ел и свежую и в виде варенья, а вишню, сливу и клубнику не любил и сажать не давал. В доме бабушка выбросила все старые, щербатые тарелки и достала сервиз, который ей подарили на работе, чтобы пользоваться им каждый день.

Была выброшена толстая, белая клеёнка со стола, на которой давным давно исчез рисунок, настолько она была старая. Газовую горелку наконец-то выключили, ведь бабушка больше не экономила спички, а до того момента она несколько лет горела голубым огоньком на плите, не выключаясь ни на минуту. Возле раковины теперь лежало ароматное земляничное мыло, дед запрещал мыть руки с мылом, говорил что можно и просто ополоснуть их водой, а с мылом надо мыться в бане, раз в неделю.

Бабушка расцвела, у нее даже морщины разгладились. В доме стали появляться гости, заходили соседки, советовались по огородным делам. Бабуля и сама с удовольствием ходила в гости, угощала соседей румяными пирогами с лесными грибами.

У неё даже волосы от корней отрастать стали темные, словно бабушка помолодела на десяток лет. Сватались к ней, конечно, одинокие мужики, но тут она была непреклонна, от предложений совместной жизни категорически отказывалась, и прожила до конца своих дней в окружении детей и внуков.