Жестко и честно! Доктор Комаровский о современной медицине

– Евгений Олегович, добрый вечер.

– Здравствуйте, Дмитрий Ильич.

– Очень рад вас видеть.

– Спасибо.

– Вы сказали: «Никогда бы, верни меня судьба назад, я не пришел бы в эту профессию». Почему?

– Ой, столько крови попили, столько нервов, смертей, стрессов. И ощущение иногда, что бьешься головой о стену. Не хочу. Ни себе, ни своим детям. Но сделанного не вернешь, а сделано так много, что этого уже не бросишь. Более того, все осуществлено именно в рамках этой страны и для этих детей, поэтому бросить никак нельзя. 

– Дети на ваших руках умирали?

– Да, много раз. Я 10 лет отработал в реанимации – каждый день со смертью. Конечно, умирали. Это люди говорят, что я шоумен, а я прошел через все в нашей медицине.

– Многие врачи – циники (я не о вас), но каково это: видеть, как у тебя на руках умирают дети? 

– Всегда нужно докопаться, понять почему, что случилось, кто виноват? Медицина, мама, папа, природа. И попытаться сделать так, чтобы этого больше не произошло. Я понял, что моя задача как врача – максимальное количество детей не пустить в реанимацию. То есть ты можешь лично лечить 3 тысячи в реанимации, а можешь уйти оттуда и 20 тысяч в реанимацию не пустить. А если ты начнешь работать с родителями, имея к ним доступ, опыт, знания, ты можешь просто не пустить в наши беспредельные больницы миллионы детей. Это круто!

– Какой была самая страшная смерть ребенка на ваших руках?

– Девочка с дифтерией пяти лет. Непривитая, разумеется. Дифтерия – это смерть в ясном сознании, когда ребенок говорит: «Дядя Женя, вы уже три ночи не спали, идите, я все равно умру». И умирает через два часа. И после этого я живу в стране, где больше половины детей не привиты от дифтерии – просто выть хочется!

– Дети в детских садах постоянно подхватывают вирусы, болеют. Может, детские сады не нужны? 

– Это все абсолютная фигня! Детские сады – это норма. Там дети должны болеть. Дети не боятся соплей при правильной организации помощи. Сопли – это закалка иммунитета, профилактика аллергии. Это страховка от онкологии: легкими вирусами мы тренируем иммунную систему.

– То есть это нормально? 

– Да. Детям не страшны сопли, они боятся нашего беспредельного лечения. Страшны 50 лекарств, половина из которых никому не нужны, для того, чтобы эти сопли лечить.

– Что вас потрясло в детских садах Финляндии?

– Больше всего то, что половина педагогов в детских садах – мужчины с высшим образованием, вот это круто.

– Ух ты!

– Есть закон: четыре часа в день в любую погоду дети обязаны гулять. Приходят эти трехлетние карапузы с рюкзаками – и в лес, а до леса три минуты. Вот это потрясает. И то, что в меню этого детсада одно блюдо повторяется раз в три месяца (смеется).

– Прививки – это зло или нет?

– Это самый эффективный способ профилактики инфекционных болезней, практически уничтоженный СМИ и беспредельщиками информационного пространства в нашей стране.

– Почему тогда прививают постоянно не теми препаратами и почему постоянно, сколько я помню, не хватает вакцин?

– Дмитрий, это глубочайшее заблуждение, что в Украине прививают не теми препаратами! Нет, когда были препараты, произведенные в Украине, они, таки, в большинстве случаев, были не те.

– А когда в Индии?

– А в Индии строится стерильный завод вовсе не по индийским технологиям, там есть роботы, технологически эти заводы такие же, как на фирмах Англии и Америки. Но поскольку в Индии рабочая сила, электричество и площади на порядок дешевле, то удается создать вакцину, которая стоит не 20 долларов, а один, но по качеству практически такую же.

– Чем грозит нам то, что столько непривитых детей?

– У нас каждый день дети от коклюша умирают! У наших соседей румын эпидемия кори. У нас с этим катастрофа, в любой момент может грянуть эпидемия. Один на тысячу заболевших умирает всегда, у остальных – куча осложнений. У нас не только менее 50% детей привиты от дифтерии, у нас вообще ноль миллилитров противодифтерийной сыворотки – единственного лекарства для лечения этой инфекционной болезни. Если грянет дифтерия – будет просто катастрофа. Я кричу об этом уже три года. О том, что даже  сыворотки нет. Это повод собрать Совет национальной безопасности и немедленно решить вопрос, потому что противоботулинистических препаратов тоже нет, столбняк лечить нечем и так далее. Про бешенство вообще все молчат.

– Почему это происходит?

– Да потому, что это лежит за пределами интересов наших царей. Рейтинга тут не получишь никакого. Вы сейчас выйдите к избирателям и скажите: «Я – за прививки», – половина за вас голосовать не будет. «Вы за прививки, вы хотите окончательно отравить весь наш народ? Не будем мы за вас голосовать». Поэтому лучше эту тему вообще не поднимать. Дима, я недавно слышал… у нас же прямой эфир?

– …да.

– …какой-то большой начальник кричал, что у «112 канала» будут лицензию отзывать.

– Да.

– Вот мы сегодня сделаем большой шаг навстречу отзыву лицензии (смеется).

– Чтобы быстрее отозвали. 

– У вас тут, кстати, нет Уголовного кодекса?

– Нет.

– Мне кажется, вам нужно иметь Уголовный кодекс, открывать его на странице «Клевета», и чтобы я положил на него руку и сказал: «Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды». Прекрасное форматное решение.

– Так что, будем сегодня правду говорить?

– Поехали.

– Нужно давать детям антибиотики?

– При бактериальных инфекциях – да. При вирусных или профилактически с точки зрения современной медицины – это безумие.

– Гомеопатия – это хорошо или плохо?

– Цивилизованная медицинская наука считает, что это разновидность шарлатанства.

– А вы как считаете?

– Так же. Я вообще ничего не придумываю сам. Я сторонник великой медицинской науки.

– То есть гомеопаты – аферисты?

– Да.

– Гомеопатии не существует?

– Нет, существует, но гомеопаты – аферисты.

– Кто лечил ваших детей и кто сейчас лечит ваших внуков? 

– Один раз, когда у моего ребенка был аппендицит, его лечил не я. Все остальное стараюсь лечить сам.

– Сколько человек в принципе может прожить? 

– Сегодня, с учетом существующих в мире технологий, сделать так, чтобы средний гражданин нашей страны жил 85–86 лет – вполне естественно. Для этого надо просто знать, как правильно обследоваться, как своевременно выявить онкологию, когда провести стентирование коронарных артерий, то есть сделать существующие технологии доступными.

– На 150 лет человек запрограммирован, на ваш взгляд?

– Я с этим категорически не согласен, поскольку любой биологический объект запрограммирован на воспроизведение себе подобных.

– Точка.

– Вы должны уйти, когда рядом появляются более активные самцы. Все, Дима! Хотите, не хотите, но это природа. Да, я знаю, что вы продолжаете активно размножаться, но, с точки зрения биологии, нам уже пора на покой.

– Вы меня расстраиваете.

– Извините, это биология.

– Вы сказали: «Власть заинтересована, чтобы нас стало меньше, потому что каждая выжившая бабушка приближает крах Пенсионного фонда». Жесткие слова.

– А что тут непонятно? Главная проблема в том, что у нас работающих людей на порядок меньше, чем тех, кого государство обязано кормить. А то, что называется пенсиями и социальными пособиями, это же, извините, крохи. Поэтому, если меньше будет людей, которым нужно эти крохи сыпать… Толк-то от них только один – они правильно голосуют! И они управляемы. Но, если их не будет, легче станет продать то, что еще не продано.

– Сейчас вас смотрят много бабушек, и что им делать? Они вас слушают.

– Бабушки – это отдельная песня для меня. Я же считаюсь главным бабушконенавистником.

– Почему?

– Потому, что то, что бабушки делают с внуками, – это неправильно. Но я все время призываю бабушек сосредоточиться на себе. Я бы очень хотел, чтобы они сконцентрировались на дедушках. Но дедушек же извели как класс.

– Извели, да? 

– Это же мой любимый, в кавычках, хештег – #странабездедушек. Что делать бабушкам? Жить для себя. Понимать, что если у тебя болит сердце, а ты сосешь «Валидол», ты – дура! Ты должна прийти к врачу и получить нормальную помощь! Но бабушки считают, что врачи выписывают им «фуфломицин». Вдумайтесь, Дима. Меня потрясла эта статистика. За 2016-й год жители нашей страны потратили на лекарства с недоказанной эффективностью 3 миллиарда долларов!

– А говорят: «Бедная страна».

– Нет, глупая. На каждом углу аптеки, где продается абсолютное дерьмо. Но эту тему даже поднимать страшно – просто грохнут, потому что речь идет о миллиардах.

– Боитесь, что грохнут, пожить еще хочется?

– Хочется. Я еще полезный, я еще могу что-то.

– Я еще «ого-го»!

– Нет, не «ого-го», но полезный!

– Сколько процентов продаваемых в Украине лекарств – подделка?

– Мне даже страшно это озвучить.

– Давайте озвучим, это важнейший вопрос.

– Я считаю, не менее половины того, что продается, – это полная фигня. Работать врачом просто безумно сложно. Мне звонят коллеги и говорят: «Слушай, Жень, там, условно, в аптеке №4, продается лекарство «Ампицилин», и оно работает, всех туда посылай!», понимаете? То есть мы уже как сакральную информацию передаем друг другу, где есть нормальное лекарство.

– Представляете в Европе такое?

– Нет, я не представляю. Я не хочу гадать, не хочу играть в эту лотерею. Именно поэтому каждая поездка «за бугор» – это привоз лекарств.

– Мешками.

– Да.

– Хорошо, 50% лекарств – подделка. То есть мы сейчас говорим о том, что люди, сидящие по ту сторону экрана, приходя в аптеки, покупают 50% дерьма?

– По большому счету – да.

– Кто виноват в этом?

– А кто должен контролировать качество всего, что мы потребляем? Это государственные структуры. Абсолютно. Любое решение госслужбы продается и покупается – все чиновники, скорее всего, никак не ответственны перед нами.

– Меня потрясло в Вене, что больше 100 лет люди пьют воду из-под крана.

– Какая прелесть.

– Что течет из кранов у нас? 

– Я когда-то рассказывал замечательную историю, она потрясающая! В столице один крутой депутат, не буду называть его фамилию, говорил: «Мне тут в Киеве предложили купить цех по разливу «Моршинской». «Ну и как?»  Он отвечает: «Вы знаете, что меня, Евгений Олегович, потрясло? Я пришел туда и спрашиваю: «А что у вас на втором этаже тарахтит?». А они говорят: «А это у нас там Evian (французский бренд минеральной воды. – «ГОРДОН») разливают!» (Смеется). Поэтому мы не знаем, что у нас в бутылках продается, тем более, что течет из крана.

– Наши продукты, с точки зрения медицины, качественные или нет?

– В основном, да. Когда продукт некачественный, то «укакивается» огромное количество людей, и это сразу видно. Боже, за те деньги, за которые можно вкусно поесть в нашем ресторане, там можно выпить кофе с круассаном! Сейчас люди поедут в Европу и поймут, что тут вкуснее. Что создать кайф для жизни здесь намного комфортнее и круче, чем равняться на тех людей, у которых помидоры синтетические.

– Исходя из того, что мы принимаем не те лекарства, пьем не ту воду, дышим не тем воздухом, и все это мы создаем себе сами под руководством нашего руководства…

– Хорошая фраза.

– Скажите, исходя из всего вышеперечисленного, это не геноцид своего народа?

– Геноцид – это целенаправленное уничтожение населения, это когда ты думаешь о том, чтобы людей стало меньше.

– Они же сами это едят, пьют, лечатся.

– А они точно так же. Мы слышим о том, что молодой парень, замминистра, сын депутата умер от инфаркта.  Почему он умер от инфаркта в XXI веке в столице страны, находящейся в центре Европы? Почему ему не успели помочь? Почему он валял дурака? Почему, когда у него появилась боль в сердце, отдающая в левую руку, он не пошел к врачу? Потому что у него ноль информации, он не знает, как за своим здоровьем следить. Он надеется успеть туда, но не успевает и умирает здесь. Что бы вы, ребята, ни делали, часто бывают ситуации, когда вы просто не успеете. Поэтому уничтожать медицину здесь – это уничтожать самих себя. Но они этого не понимают.

– У вас, человека чувствующего, нет злости на этих мерзавцев, которые уничтожают собственный народ?

– Дима, это не злость, это чувство внутреннего омерзения. Я не могу быть злым на комара, который меня укусил. Но в данной ситуации это просто запредельная подлость. У меня есть индивидуальные представления, которые, может быть, внушили мне родители о том, что такое хорошо и что такое плохо. Я не могу вообразить себе мужчину, который нечто пообещал миллионам людей и забыл об этих обещаниях на следующий день. Это как «поматросил – и бросил». То, что опытные ловеласы делают с женщинами, пообещав жениться… Но как только вы кинули в урну ваш бюллетень, про вас уже забыли. Вы – отработанный материал, все! Четыре года карт-бланш.

– Я иногда проведываю в больницах друзей и знакомых, меня поражает это убожество. Это киевские больницы. Я не знаю, что творится на периферии. Недавно я сам пошел в «Институт нейрохирургии имени Ромоданова». Это кошмар! Убогие интерьеры, вонь жуткая, продавленные сетки, люди, как скот, лежащие в коридорах, что это такое в XXI веке?

– Я в этом не могу обвинять только власть. Вы сами своими руками выбрали людей, которые во время предвыборной кампании ни одного слова не сказали ни про ваших детей, ни про больницы, ни про школы, ни про детские сады, ни про кладбища, ни про возможность онкобольному получить наркотик – ни про что! Но вы пошли голосовать под разговоры о «как один умрем в борьбе за это». Вот за это голосовали. Вы сами себе привели людей, для которых самое святое вообще за пределами ваших интересов. Для меня это абсолютно непонятно! Но самое страшное, что люди, которые об этом задумываются, которые понимают, чего хотеть от политиков, массово теряют надежду и покидают нашу страну. Вот это самое страшное. Остаются бабушки, которым некуда бежать. А люди, которые теряют веру, покидают страну. Это страшно. Это ужасно просто.

Любой государственный чиновник должен лечиться только в Украине и только украинскими лекарствами!

– Почему на Западе иначе? В больницах, например. Я видел в Германии, Испании, Америке – это потрясающе. Обычные медучреждения, не «Феофания».

– Речь идет о странах с многовековым опытом государственности. Государство создается для обслуживания граждан. Президент – это управдом. Если президент не готов управлять домом – под зад коленом! Дом при управдоме должен быть чистым, аккуратным, и в нем не должно вонять. Если проходит несколько лет и вонять продолжает, что нужно делать?

– Менять управдома.

– Если мы формируем государство, в котором количество людей уменьшается каждый божий день: умирают, покидают, эмигрируют. И по этой стране ходят люди, которые говорят: «Вас что-то не устраивает? Чемодан – вокзал – Россия». Они даже не пытаются договориться. Не нравится – валите отсюда, мы тут будем хозяйничать.

– Лет 10 назад один из учредителей частной клиники пожаловался мне, что некий депутат приходит к нему и просит дань. Я этому депутату сказал: «Что ж ты, скотина, делаешь, это клиника, тут людей лечат! Ты же сам лечиться сюда придешь!» Он говорит: «Если у меня будет насморк, я поеду лечить его за границу». Это важный вопрос, а если не успеет добежать не с насморком, а с серьезной болью?

– Чтобы понять, что можешь не успеть добежать, нужен определенный уровень интеллекта. Я желаю им всем болезней, чтобы они не успели добежать. Хотите что-то изменить – любой государственный чиновник должен лечиться только в Украине и только украинскими лекарствами и ездить только на наших автомобилях, и ходить только в наших ботинках, и носить наши часы!

–  И закрыть «Феофанию».

– А что она решает? На самом деле, что такое «Феофания»? Там что, есть какие-то супервозможности?

– Больница для избранных. В Америке вы видели больницу для избранных?

– Я не видел и американской академии наук, извините.

– Кстати, может потому, что у них нет науки? 

– Нет, наука есть, но академиков меньше.

– В какой стране лучше медицина, на ваш взгляд? 

– Это сложный вопрос, я не очень большой эксперт. К огромному сожалению, в куче стран медицина безумно коммерциализирована. Даже в странах успешных, с точки зрения технологий, в том же Израиле, хочется вместо «такой» операции сделать «воот такуую». Попросить больше денег. Когда говорят, что УЗИ с ног до головы там стоит тысячи, а у нас классный доктор за вас обследует, и вы будете счастливы, то на наших классных докторах можно такой медицинский туризм поднять!

– А есть классные доктора у нас?

– Полно. Есть классные ленивые доктора. Классные и неленивые уже уехали.

– Система откатов в медицине существует?

– Что есть откат? Например, юридически или экономически значимое сотрудничество между врачами, лабораториями и аптеками – это откат? Я отправил к вам в аптеку Васю покупать лекарства, 20% от стоимости – мне. Отправил в лабораторию, 15% – мне. У меня есть коллеги, которым руководство говорит: «С каждого пациента, который заходит к тебе в кабинет, минимум на 300 грн должно быть назначение в лабораторию, иначе…».

– А как при закупках медицинской аппаратуры дорогостоящей?

– Я никогда ничего не покупал. Я когда-то даже описывал, как в годы советской власти, мое отделение реанимации купило аппарат искусственной вентиляции легких за тысяч. Я спросил у своего заведующего: «Владимир Тимофеевич, объясни, зачем нам нужен аппарат за 30 тысяч, когда было бы неплохо купить 15 аппаратов по 1,5 тысячи долларов?» Он мне сказал: «Глупенький! На самом деле он стоит 20. Пять тысяч получили там, пять – там».

– В советское время?

– Да. Уже тогда умные люди знали, как это все устроено.

– Уже тогда были умные люди.

– Вне всякого сомнения.

– Вы сказали, что ни один врач, находящийся внутри системы, не посмеет открыть рот и рассказать, что творится внутри.

– Потому что врач абсолютно зависит от своего начальства. Вы хирург, кому вы нужны без операционной? Кому нужен педиатр, терапевт без своего кабинета? Вы не можете ходить сами по себе, у вас должна быть корочка, подтверждающая категорию. Вы абсолютно зависимы. Как только вы скажете: «У меня в отделении дети умирают, потому что лекарства левые», вас вызовет главный врач, даст вам таких трындюлей и скажет: «Что, самый умный?! Вали отсюда! На твое место есть куча желающих!»

– Кошмар.

– Только так.

– А дети умирают.

– Умирали, умирают и будут умирать!

– Но что за скотство такое, слушайте?

– Дима, извините, пожалуйста (закрывает лицо ладонями). Вы видели когда-нибудь, как выходит хирург из операционной после восьмичасовой операции?

– Тяжело выходит.

– Люди, которые пашут с утра до ночи, у которых на руках смерть! Вообще, простоять, согнувшись 10 часов над операционным столом советского довоенного производства, выйти, а потом смотреть, как какая-то дрянь по телевизору рассказывает, что у нее премия несколько тысяч долларов за напряженную работу, понимаете?

– Понимаю. 

– А одна воспитательница на 25 детей в детском саду – это не геноцид, это не издевательство?

– А в Финляндии?

– А это отдельная песня. Это такая песня гнусная, что просто руки трясутся! У детей до трех лет один воспитатель на троих. А если ты жалуешься, что этот ребенок непослушный, ты пишешь заявление, и ему выдают отдельного педагога, который лично им занимается. И когда они попытались поменять это, потому что кризис в стране, и сделать одного педагога на четырех детей, то полстраны вышло с протестами. И все осталось, как было.

– Так может все дело в населении?

– Конечно, в населении. Я лет 15 ору со всех экранов: не колют детям попы в XXI веке! Это безумие, это преступление – уколы в попы.

– А как?

– Умирает – внутривенно, в сознании – сиропы, растворы, таблетки. Не лечат уколами в попу в XXI веке, понимаете? Я об этом кричу с экрана всей стране. И кто из вас поднял задницу защитить своих детей?! Если люди не могут встать на защиту детей, вы заслужили то, что вы имеете. Это вам приговор.

Сейчас все мы – не только жители Украины, а всего мира – находимся в состоянии грандиозного эксперимента. Я вам объясню. Дети перестали обучаться у взрослых. Взрослые не общаются с детьми. С детьми общаются гаджеты. Дети перестали учиться жизни у родителей. И растет поколение детей с совершенно другими правилами жизни. С огромными психологическими проблемами. На эти проблемы не успевают реагировать ни педагогика, ни психология, ни психиатрия, ни медицина. Дети мало двигаются, сидят, уткнувшись в компьютеры, у них эпидемия ожирения. Мало физических нагрузок, нет бесплатного спорта, он полностью уничтожен. Наша страна погибнет. Но, вместо того, чтобы построить 10 тысяч школьных стадионов, мы строим четыре для взрослых мальчиков! И гордимся, что мы провели «Евро-2012». А мы могли на те деньги в каждой школе футбольное поле построить скромненькое! Вот это страшно, что мы не понимаем, зачем.

Вы можете сколько угодно гордиться «Евровидением», но было бы более рационально отдать эти деньги в сельские клубы, чтобы детей учили петь правильные песни на правильном языке, рисовать, развивали бы их. Не должна страна с непобежденной коррупцией проводить мероприятия на государственном уровне. Потому что украдут у бабушек, у детей, у учителей, у врачей. Победите коррупцию, потом зовите. Я помню, разговоры тут были про олимпиаду. Им надо было срочно провести ее в Украине. Я просто представил себе, сколько они украдут.

– На чем делаются главные деньги в Министерстве здравоохранения?

– Я вас умоляю, какие деньги в Министерстве здравоохранения? На самом деле, Минздрав, по сравнению с Министерством сельского хозяйства или транспорта, – это такая фигня (улыбается). Там можно сделать деньги в рамках системы закупок, но как эта система работает, толком никто не знает. Я могу понятно объяснить, как по клиническому анализу крови отличить вирусную инфекцию от бактериальной. Но как отличить правильную закупку от неправильной, я не знаю, я не организатор здравоохранения (смеется).

– После всего, что вы рассказали о наших поликлиниках, больницах и о системе здравоохранения вообще, вы не считаете, что всех министров здравоохранения независимой Украины за издевательства над собственным народом нужно просто расстрелять?

– Категорически не считаю. Многие из них, конечно, не рвались кого-то спасать. Но факт следующий: вам дали денег на спасение одного человека, а больных – 10. Одного вы спасли, но с точки зрения остальных – вы убийца. Именно вы, не тот, кто дал денег, а кто неправильно распорядился малыми средствами. Но на порядок виновнее те, кто перераспределяет государственные средства.

– Кто или что мешает проведению реформы в медицине?

– Медицина здесь не отдельная отрасль. Любой реформе категорически мешает отсутствие понятных, реализуемых правил игры. В стране тотальное беззаконие. Когда не работают законы, ничего решить нельзя.

– Нужна ли Украине страховая медицина?

– Конечно, нужна. Это очень удобная система. Главное четко понять: за что мы будем платить.

– Ее можно ввести? Вы видите в Украине внедрение страховой медицины?

– Да, можно. Надо просто открыть двери и впустить сюда не наши страховые компании – пусть работают.

– Нынешнее состояние украинской медицины – это безысходность, на ваш взгляд?

– Нет, просто ее невозможно реформировать. Надо или принять во внимание, что у нас система здравоохранения Семашко (Николай Семашко – один из организаторов системы здравоохранения СССР. – «ГОРДОН»), и мы ее полируем. То есть доводим до ума – убираем ненужную бюрократию, вводим протоколы. Либо строим новую систему. Но трепетная лань с ослом никак не сочетаются. Надо людям четко объяснить, что в стране нищета, что страна не может себе позволить «Феофанию», Академию медицинских наук, различные НИИ.

Будучи министром, я не смогу выполнять свои функции: когда я закрою все ненужное, то директора всего ненужного пойдут и подадут в суд. И я буду в дураках”

– В советское время в «Литературной газете» была рубрика «Если бы директором был я». Если бы министром здравоохранения были вы, что бы вы сделали?

– Извините, Дима, я не могу ответить на этот вопрос. Потому что, будучи министром, я не смогу выполнять свои функции: когда я закрою все ненужное, то директора всего ненужного пойдут и подадут в суд. И я буду в дураках.

– Или наймут киллера.

– Нет. Я когда-то говорил, что путь во власть начинается со службы собственной безопасности. Иначе не бывает.

– В 2014 году вы сказали, что, если через пару лет ничего не изменится, людям моложе 35 лет стоит уезжать из Украины? Что-то изменилось?

– Нет, только хуже стало. Но я молчу.

– Уезжать или нет?

– Не скажу, Дима! Я же обещал неправду не говорить.

– На Запад уезжает огромное количество врачей. Лучших врачей, которые умеют работать руками и головой. Вы не собираетесь уехать?

– В данной ситуации я нахожусь в роли человека, который уже не может бросить своего умирающего пациента. Это моя этика внутренняя. Мой пациент реально умирает.

– Ваши книги расходятся многомиллионными тиражами. Вы просто нарасхват. На телевидении почти всех постсоветских республик показывают ваши программы. Кстати, кроме Украины.

– Украина уже три года не покупает «Школу доктора Комаровского». У нас более нужные проекты есть в эфире.

– Да, у нас шоу много нужных.

– Это же намного актуальнее.

– Сколько у вас подписчиков в Facebook?

– 850 тысяч в Facebook, 1 миллион 200 тысяч в Instagram, общее количество подписчиков по социальным сетям – около 2,5 миллионов.

– Вы от популярности не устаете?

– Устаю.

– В чем это выражается?

– Я близок к состоянию отчаяния, клянусь вам, Дима. Я ничего людям не продаю, я стараюсь быть честным. Я устал от шквала негатива. От того, что каждое мое слово пытаются анализировать миллионы людей, и это так сложно. Кто меня купил, например, популярная тема. На самом деле, люди не понимают, что Комаровский при таких объемах книг может жить на берегу Испании и вообще не связываться, извините, с этим дерьмом. Мне безумно жалко страну, которую мы пытаемся погубить окончательно. Я хочу поменять все. Нельзя поменять чуть-чуть. У нас нет правил игры, правил жизни. Не существования, а жизни. Чему научила нас советская власть, так это терпению. Но она не научила этому молодежь. Молодежь трепыхается. Понимает, что трепыхание только ухудшает ситуацию, и уезжает. Поэтому, либо у нас врачи будут зарабатывать, минимум, как в Польше и Германии, либо у нас не будет врачей. У нас бензин, как в Польше? Значит, и работа врачей должна оплачиваться, как в Польше.

– Логично.

– Но я бы все равно начинал не с врачей. Я бы начинал с полиции. Потому что, пока у нас полиция не станет защитником, пока не будет порядка и безопасности в стране, не будет ничего.

– Продолжая вопрос о вашей популярности: это правда, что вы не можете спокойно ходить по улицам, к вам постоянно пристают люди, просят рассказать, что означают их анализы мочи?

– Да, это правда, поэтому я и не хожу по улицам.

– И за рубежом достают?

– Достают. В Хельсинки вообще нельзя ходить, там очень много русскоязычных. В Барселоне,  Венеции. Хотя, в Венеции хорошо, там можно за китайцами спрятаться. (Смеется). Далеко за Полярным кругом, в Норвегии  неплохо.

– Несколько политических вопросов. Как вы относитесь к переименованию улиц, к декоммунизации, к сносу памятников?

– Давайте разделим понятия сноса памятников и переименования.

– Давайте.

– Мне иногда кажется, что люди сошли с ума, забыли ответы на базовые вопросы. Они вообще не понимают основ мироздания. Я объясню. Попытайтесь хотя бы одно мое слово опровергнуть. Так придумано, что имя собственное дает либо создатель, либо открыватель. Вы родили ребенка и дали ему имя. Вы построили город и назвали его. Это основа основ. У нас много коммунистических названий? Если эти названия дали коммунисты, которые это построили, то национальная память в том и состоит, чтобы знать, что это царское название потому, что это возникло при царизме. Вот эти коммунистические названия, потому что это возникло при коммунистах. А мы сейчас построим свою страну, свои улицы, свои дома, свои парки и им дадим названия.

– А с памятниками?

– Тут просто нужен заповедник, территория, где все это поставить, облагородить. Пусть, кто хочет, поклоняется идолам. Водить детей и показывать им эти памятники, и рассказывать: «Вот этот человек уничтожил столько-то. Смотрите, запоминайте, не повторяйте, не идите этим путем».

– У нас четыре минуты, предлагаю такой небольшой блиц. Что делать по «мовному питанню», як ви вважаєте?

–У нашей страны один шанс: быть построенной и выжить. Меня убивает вообще тема толерантности, то, ради чего мы идем в Европу. Люди не делятся по цвету кожи, по национальности. А в нашей стране людей хотят поделить на основании языка. Послушайте, но это же просто низко! А самое низкое то, что мы постоянно обсуждаем людей, которые просто высказывают свое мнение.

– Состоялась ли Украина как государство?

– Конечно, нет. На сегодня Украина не выполняет ни одной государственной функции.

– Почему у нас все время выбирают худших?

– Потому что, как только собираются нормальные, они начинают бить друг другу морды и выяснять, кто из них самый нормальный. А когда собираются негодяи, тот, кто сильнее, у кого больше денег – выстроил иерархию и победил.

– Что ждет наших детей?

– Нам нужно немедленно создать государство, которое построено на основных принципах государственности, которое должно людей защищать, учить, лечить, оберегать. А не ставить запреты, не ограничивать, не диктовать, на каком языке говорить, в какую сторону идти, куда летать и с кем дружить, а объединять на основании общей идеи. А идеей Украины должна быть семья и ее счастье!

– В чем для вас заключается украинская национальная идея?

– Счастливая семья, малая и большая. Преодолеть многовековое злорадство как национальную идеологию. Научить людей радоваться успехам других – вот это главное. Не искать врагов, учиться понимать друг друга, идти навстречу и, главное, договариваться. Именно неумение договариваться привело к тому, что сейчас происходит.

– Я вас послушал, и думаю:  вот такие люди должны становиться президентами. Вы не хотите в президенты идти?

– Проще сразу застрелиться. Как только я скажу что-то подобное, меня пристрелят завтра. Потому что любого политика в Украине я переговорю (Улыбается).

– Спасибо вам!